мы чем-то больны,понимаешь.я не знаю чем.не знаю. моя голова раскалывается на мельчайшие стеклышки рассыпаются мертвой трухой на асфальт миллионы пар крыльев людей-бабочек мне так страшно,слышишь. я плавлюсь в свете фонарей.
lie to me it takes less time to drink you pretty current music-30 дней февраля current mood-reduces the cost of surrendering...
моя кожа пахнет амаретто,и мне снятся плотоядные цветы и бабочки.я не боюсь смерти,совсем не боюсь.давай танцевать вальс под звон разбивающихся о мрамор бокалов,а я хочу видеть,как ты куришь,наполняя зал сизой пылью-миллионы,мириады маленьких снежинок. мне холодно.мне очень холодно.мне черно-бело и опасно жить здесь.
моя знакомая жила в нью джерси, а потом переехала в париж, иногда она звонит мне, что бы рассказать, что у них весна и она сидит на своей терассе в растянутой майке и курит гашиш, она говорит, что уже бросила конечно, а это так - мимо дела. .она рассказывает, что на выходных они едут на север, и что сегодня она пол дня провела в жардан де Luxembourg... мы никогда не спрашиваем как дела друг у друга, мы и так знаем, что вчера я опять влюбилась, а она опять кого то разлюбила. так и живем.
я не могу определить какое сейчас время суток а твои звонки и наши нелюбимые песни как терновый венок у меня, помнишь это все сейчас уже нет…сейчас у тебя уже другая любимая тушь и смеешься ты иначе и не надо, не надо мне писать писем, я больше не хочу ,вовсе не/совсем не..я глотаю валериану и снотворное и у[с]покоительное ты совсем все неправильно делаешь но бывшие друзья это два навсегда разорванных человека нетунаспутиназадпонимаешь ты где-то там болеешь,твои проволочные ресницы и мельхиоровые чувства,не оставляющие даже привкуса на губах.болеешь своим pure лондоном сквозь большое светлое окно.рисуешь мысли на потолке,а меня тут предают потому что хотят быть "такой как ты,василиса".мало и шатко и лимонные поцелуи.я все свои словосочетания выбросила на ветер.я совершенно бездарна и не умею писать.кто-нибудь, наверное, вытащит меня, наверное, из этого дерьма. я где-то тут умираю,медленно разлагаюсь ванильным мороженым по раскаленному луной алюминию и крылья мешают мне спать спокойно.фонари светят прямо сквозь шторы в моей комнате,а я,словно больной,отошедший от транквилизаторов,корчусь без смирительной рубашки,опрокидывая вазы с цветами на пол.каждый телефонный звонок и я боюсь,каждый звонок в дверь и я через три ступеньки спускаюсь вниз,а там хрустальная люстра в стиле реннесанс отбрасывает жутковатые блики диванчики и кушетки для препарирования. три безмолвных вопроса,печальное и отчаянное rape me |?| в кристально-голубых глазах,Дух,скажи что мне делать, вытащи меня отсюда,ты ведь знаешь ты ведь все знаешь
тссс...улыбки не снятся так часто, правда? а в зеркале видно их. это знаете, как в дешевых фильмах - в зеркале видно, а на самом деле...
просто закрой окно. устань гулять - по крышам снов чужих. без разрешения глупо. ___________________________________________________ мелом по асфальту лета можно рисовать снег будет лучше видно скоро солнце добьет меня прежнюю кому это надо. -никому- забыть и стереть. -да- снова выбрать строчку. ретушь. тихо. шуршит.
Я люблю тебя... Банально. Но я люблю тебя. До изнеможения, иногда не в силах отделить грань благоговейности от безрассудства, не в силах понять какое ощущение сильнее – боли или эйфории. Я доверяю тебе. Беззаветно и глупо. Я вырезаю на скале моей памяти встречи и расставания, слова и ошибки. Одного твоего взгляда достаточно, чтобы рассыпать в прах мои скрижали.
Я желаю твоего присутствия постоянно. Я жду тебя. Моя жизнь посвящена ожиданию и поиску твоей нежности. Это безумие. Такая жизнь обречена на самоубийство. Каждый твой удаляющийся шаг иссушает Реку моей Жизни каплю за каплей. Я страшусь своей любви, своей невыплеснутой нежности и растерянности, которая маленькими иголочками впивается в мое сердце. Я боюсь, что однажды ее уколы окажутся смертельно опасными.
Когда ты смотришь на меня, мое сердце дрожит как мокрый котенок. Это не от страха – это от счастья. Я задыхаюсь и хочу умереть, потому что знаю – скоро ты отведешь свой взгляд и тогда мое сердце сожмется и перестанет дышать, пока не осознает обыденности случившегося и через мгновение не забьется в привычном тоскующем ритме… Моя любовь – книга, в конце которой невозможно написать “The End”. Я просто тебя люблю... Жду завтра...
When the night comes, look at the sky. If you see a falling star, don't wonder why, just make a wish. Trust me, it will come true, 'cause I did it and I found you!
просто позволь верить в то, что завтра будет о том какое оно будет мы подумаем позже просто подари мне завтра. мы сами разрисуем его в радугу придумаем сценарий и сыграем в немом кино ты будешь улыбаться - я снимать на фотоаппарат без пленки и завтра будет лучшим, да? жалко, что только завтра.
и что потом?.. что дальше? каждый день похож на предыдущий.
а ответ всегда одинаков. как привкус золота в водопроводной воде . утренние желеобразные монстры, опутанные проводами плееров перетекают с ветки на ветку.капают со ступенек эскалатора а по вечерам мешают трубочками лед в дерьмово сделанных мохито и чувствуют, что скоро окончательно стекут в канализацию, прямо через решетку в канаве.
Моя подружка очень хочет влюбиться. Она постоянно спрашивает у меня, как это, и что с этим делают. Я пытаюсь ответить на её вопрос, но как только произношу - prince - на моем лице появляется глупая улыбка и я замолкаю. Моя подружка довольна таким объяснением. Мы поели чипсы, а потом я сказала - а ведь скоро два года, а ведь погода дерьмо, и мы как эта погода. Но ведь скоро два года, и я этому рада, люблю. Лучше так. Как есть сейчас. Скоро два года, да и погода дерьмо. Хотя, может это не так уж и плохо? Ну, погода. Или два года? Подруга, ударь меня по спине посильней. Она улыбается и предлагает открыть новый пакетик. Она очень хочет влюбиться.
у английской девочки, живущей в Токио были глаза, как у мертвой рыбы. от нее пахло водорослями и картошкой фри, а когда я спросила почему она переехала в японию из манчестера, она сказала, что джей-рок ей нравится больше брит-попа. она говорила законченными осмысленными предложениями и хмурила брови, когда красный свет горел слишком долго. она ходила со мной за лимонами и была потрясающе непосредственна, органична и немного капризна. неоновый свет круглосуточных магазинов падал резковатым пятном на обочины дорог, и там, сидя на бетонных холодных поребриках мы доставали из карманов пальто все фантики от сливочных конфет и обсуждали дискриминацию по рассовой принадлежности. светало поздно, и по ночам мы играли в морской бой, подсвечивая бумажки мобильными телефонами, а потом рисовали граффити на стенах, пачкая белые жакеты кислотно-розовой краской. мне становилось стыдно за собственную меркантильность и некую приземленность мнений, словно я была в ответе за поколение, которое меня породило. и, да, она действительно любила джей-рок больше брит-попа. ее звали принцесса лея. по крайней мере, так было написано у нее на футболке. и с тех пор как я стала среднестатестическим холокостом современного коммерческого общества. и с тех пор как мы с ним доводим друг друга до истерики я говорю give me a break, you are ruining my life, uhh! и oh my god!
как будто f5 что-то изменит. в сером янтаре. надолго
и черным - кончики ногтей красить кончики, остатки мыслей - заливать чужими слезами кого ты хочешь обмануть? нет, не его. он уже верит. себя? ты знаешь, что не сможешь. как и тогда. снова. мурашки. слишком много съела памяти на завтрак. тошнит. ____________________________________________________ перезагрузить пальцы, зависшие над клавиатурой.
очень люблю чувство внутри, когда чего-то ждешь, пусть и маленького, ждешь, ждешь, и вот - оно наступает, становишься как будто бы на чуточку счастливее.
ибица, гоа и казантип. идеальный город - тот, чьи подъезды исписаны текстами ундервуд. тот, у которого есть своя история, скрытая выхлопами автомобилей и фабрик. тот, по улицам которого можно ходить с плеером, боясь встретить знакомых. наслаждаться завоеванным одиночеством, вдыхать насигареченный воздух, прятать фантики и билетыт в карманах вместе с руками. тот, по улицам которого ты побрезгуешь пробежаться в алых с белыми кружками босоножках москино. тот, от которого тебя вышибает от реальности. отдача, как при выстреле из ружья. magnifique.
всё у них было окей, но почему-то казалось, что могло быть лучше
Стоит только с силой выдернуть сознание из сети, как сразу чувствуешь прогорклый металлический вкус жизни. свернувшаяся застарелая кровь на губах, у меня болит отсутствие сердца. а потом мы сидим за столиком прямо посреди загородного хайвэя, и сквозь проезжающие тонны железа и пластика мой голос звучит, как звон хрустального бокала в пустом концертном зале. - здесь ничего нет, но это ничего принадлежит мне. мы играем в кости, и пьем "секс на пляже", а ты говоришь о заниженном рейтинге и несправедливости звукозаписывающих компаний. мои губы высохли на ледяном солнце, и остается только думать. ты знаешь, - пишу я на рассыпающемся буквально на глазах листке, - никто из нас не живет постоянно, то есть, что я хочу сказать, не чувствует этой энергетической волны, физических и химических процессов. но все это можно ощутить усилием воли, мне это удается. и в таком состоянии понимаешь, что однажды все реакции оборвуться, как звонок, которого ждал всю эизнь посреди разговора. а потом нет ничего, и это ничего не пренадлежит уже никому. нет, сладкий, я не согласна отдавать свое право кому бы то нибыло, даже если этот кто-то ставит мне подножки, и я ничем не могу помочь своему жалкому существу. мои пальцы испачканы в клубничном джеме, в голове мысли наперебой, что-то вроде смеси из "я люблю курта кобейна" и "это был первый день записи второго, трудного альбома placebo-without you i'm nothing". я знаю эту запись почти наизусть. ревновать людей к книгам - самое странное и неловкое из всех чувств. к книгам и к музыке. так я ревную "парфюмера" к половине своих избранных и думаю о том, что мне известно о жан батисте больше, чем вам. а потом он стоял на сцене, точно так же как тогда, на площади, когда его собирались казнить. и от него пахло все теми же духами , неописуемыми и незаметными одновременно. он стоял и смотрел на плод своих непосильных многолетних трудов и медленно осознавал, что боится. боится тридцати тысячной толпы, считающей его Королем Мира.
в восемь пи-эм, где-то внутри меня зажигается неоновая вывеска не спать.
и я проваливаюсь во все это: в буквы, в звуки, в галлюцинации, в тебя, в себя - и падаю, сквозь этажи, лесничные клетки, клетки твоего пальто, собственные нервные клетки. полосатый черно-красный пол; разбросанные вазы, в них - поломанные нарциссы; мне нельзя спать. я измучена остатками твоих никотиновых слов, черт возьми. оставь меня, мне так надоело жить. с тобой в одном мире. ты бы поверил. да не можешь! и если бы все люди были как шэллк! я бы могла оставить тебя без света в кладовке, капать на твои мозги опиумом проведенных в одиночестве дней. но что я делаю сейчас. ты ведь знал, что анорексия - это не то, что мне нужно. ты ведь всегда знал, что мне необходим солнечный свет, соленая вода, много-много нежности, чтобы я плавала в ней, захлебываясь счастьем, как в вязком эфемерном пространстве твоего ничегонеделания. твои сиреневые губы, мои окровавленые запястья - мне это не снится. мне холодно. холодно и больно без тебя. но я торжествую. мне надоело и то, что в се в жизни сводится к тому, чтобы успеть. но я не спешу. я методично задыхаюсь п ночам, включаю свет, сажусь на пол в холле второго этажа и смотрю в окно. на начинающиеся титры нового дня. какая разница где ставить запятые. они замедляют ход времени.время - самый большой комплекс человечества.яутопаю ногами в густой ворсе ковра. а на нем-жемчужно белый приталенный пиджак, и он курит сигарету в моей гостинной. в моих глазах отражается небо цвета intel tm, мне так не хочется верить в завтрашний день. и еще ты такой трогательный. ну да, типа того. я сижу в ванной комнате на полу, плачу и выбираю между курением и наркотиками. я звоню Ему и спрашиваю: "первый?". он хмыкает. я перезваниваю через две минуты и говорю что справлюсь сама. я вытираю слезы и спускаюсь по лестнице на улицу. мне нравится начинать все предложения со слова "я". они ведь все касаются одного и того же.
его губы перепачканы кровью свежей клубники, которую я собственноручно и с особой агрессией переработала с помощью блендера две минуты назад. его губы перепачканы этой клубникой, блеском и сдавленной улыбкой. он спрашивает, почему я ничего не ем. я не нахожу, что ответить и продолжаю смотреть в окно. над городом встает неоновое солнце, начинается день новых истерик. я нервничаю и тереблю белую пуговицу. пуговица отрывается и, разбудив весь мир отчаянным возгласом "жизнь существует не только в кино", падает на пол. мы вздрагиваем. оливковые плотные занавески, по обыкновению, задернуты на глухо. рядом с окном стоит простой , несколько китчевый деревянный стол и два стула по разным его сторонам.передавая ифракрасные мысли друг другу, как воланчик, мы садимся за него. в комнате предельно натянутой нитью звенит тишина. Он ролулежит на диване изучает потолок, стены глухо резонируют в такт проезжающей миио нашего дома машине.психоделия истерично вздернутых ресниц напоминает о снах, которые вы мечтаете увидеть каждую ночь. мы сидим, и утро, пытающееся пролезть в эту обитель наглухо заколоченных пространственных помещений сквозь плотные оливковые занавески иступленно освещает наши запястья, скулы, ключицы. тут Он встает, подходит к столу и, опираясь на него ладонями, декламирует: ЛЮБИТЬ ИЛИ ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО ТЫ ЛЮБИШЬ - КАКАЯ, В СУЩНОСТИ, РАЗНИЦА, ЕСЛИ УДАЕТСЯ ОБМАНУТЬ САМОГО СЕБЯ? давольно улыбнувшись, он поворачивается и уходит, мягко захлопнув дверь. Он еще вернется.